И слог не спасёт, и контекст ничего не даст, и что бы ты ни писал, ты всегда фантаст. (c) Дана Синдерос
Позавчера вечером в Петербург на подгибающихся лапах вполз дождь, словно раненный зверь в логово. Не выдержал, рухнул на город, стал истекать водой. Ночью такой дождь хорошо слушать. Ровно месяц назад в городе был похожий дождь, только он пришел под утро и продолжался весь день. В тот день я сделала эту запись:
"В осанке моего зонтика прослеживается тот самый аристократический изгиб, которого вечно не хватает мне. «Черт возьми, мы отлично смотримся вместе. Он изогнут, я согнута — идеальная парочка!», — думаю я, мельком взглянув на собственное отражение в двери вагона метро. Отворачиваюсь, прикрываю глаза. Окончательно заставляет проснуться только настенные часы в фойе. Минутные стрелки больших часов в метро передвигаются со звуком щелчка хлыста. Щелк! Проходящие мимо вздрагивают, неосознанно убыстряя шаг. «А время-то, оказывается, умеет подгонять в буквальном смысле».
На улице нет ни одного кусочка сухого асфальта. Маленькие ручейки сливаются с большими, потоки вьются у ног. И выбор у тебя только между глубокой лужей и еще более глубокой. Идешь, обходя и лужи, и ручейки. Серый город, размытый, разбухший становится фоном. Голос Веры Полозовой звучит еще громче, еще злее, он звенит в ушах. Хлесткие слова стихов сродни часам в метро, так же подгоняют, так же щелкают как кнут. Куда ты меня сегодня гонишь город?
Навстречу попадаются удивительные люди: прыгающие на одной ножке, хохочущие в голос, танцующие на носочках и целующиеся прямо посередине дороги. На фоне их сама себе кажешься гостем. Тебе вообще последнее время попадаются только удивительные люди. Все поголовно жирафы, глядя на которых хочется расти выше и выше.
И живешь ты с удивительным человеком. Даже страшно становится, когда на тебя смотрят и говорят о том, в чем ты себе никогда не признавалась, что сидит настолько глубоко внутри. А про это говорят просто и естественно. Ты все свои истины, все проводочки находишь на ощупь, тянешься к ним с закрытыми глазами, осторожно трогаешь (теплое ли? шершавое или гладкое? мое?). Берешь их, принимаешь в себя, а потом никому ничего про них не объясняешь, в том числе и себе, только живешь по своим критериям. Глубоко они в тебе твои истины сидят. А тут смотрят на тебя, будто софит направляют яркий, и говорят. О твоем говорят. Это удивительно".
"В осанке моего зонтика прослеживается тот самый аристократический изгиб, которого вечно не хватает мне. «Черт возьми, мы отлично смотримся вместе. Он изогнут, я согнута — идеальная парочка!», — думаю я, мельком взглянув на собственное отражение в двери вагона метро. Отворачиваюсь, прикрываю глаза. Окончательно заставляет проснуться только настенные часы в фойе. Минутные стрелки больших часов в метро передвигаются со звуком щелчка хлыста. Щелк! Проходящие мимо вздрагивают, неосознанно убыстряя шаг. «А время-то, оказывается, умеет подгонять в буквальном смысле».
На улице нет ни одного кусочка сухого асфальта. Маленькие ручейки сливаются с большими, потоки вьются у ног. И выбор у тебя только между глубокой лужей и еще более глубокой. Идешь, обходя и лужи, и ручейки. Серый город, размытый, разбухший становится фоном. Голос Веры Полозовой звучит еще громче, еще злее, он звенит в ушах. Хлесткие слова стихов сродни часам в метро, так же подгоняют, так же щелкают как кнут. Куда ты меня сегодня гонишь город?
Навстречу попадаются удивительные люди: прыгающие на одной ножке, хохочущие в голос, танцующие на носочках и целующиеся прямо посередине дороги. На фоне их сама себе кажешься гостем. Тебе вообще последнее время попадаются только удивительные люди. Все поголовно жирафы, глядя на которых хочется расти выше и выше.
И живешь ты с удивительным человеком. Даже страшно становится, когда на тебя смотрят и говорят о том, в чем ты себе никогда не признавалась, что сидит настолько глубоко внутри. А про это говорят просто и естественно. Ты все свои истины, все проводочки находишь на ощупь, тянешься к ним с закрытыми глазами, осторожно трогаешь (теплое ли? шершавое или гладкое? мое?). Берешь их, принимаешь в себя, а потом никому ничего про них не объясняешь, в том числе и себе, только живешь по своим критериям. Глубоко они в тебе твои истины сидят. А тут смотрят на тебя, будто софит направляют яркий, и говорят. О твоем говорят. Это удивительно".